Губогло Михаил Николаевич,
д.и.н., профессор, заместитель директора Института этнологии и антропологии РАН.

Язык и этническая мобилизация.

Этническая мобилизация становится важным, чрезвычайно сложным и разносторонним явлением, неотъемлемым признаком смены тысячелетий и подобно термину Возрождение (Ренессанс) буквально у нас на глазах наполняется и переполняется многозначным смыслом. Не случайно одни авторы воспринимают ее как "сосредоточение всех усилий на убыстренном развитии самобытной и жизнеспособной национальной культуры", другие - "средством политической мобилизации", третьи - как первое и второе вместе взятое. Однако, в отличие от понятия Возрождения, смысловая емкость которого нагружалась в течение нескольких веков, понятие этнической мобилизации быстро наполняется в течение одного-двух десятилетий на закате ХХ века. Если судить на основе популярных энциклопедий от Брокгауза до российской энциклопедии хрущевской оттепели и далее до наших дней, емкость понятия "Возрождение" возросла от узкого: "период в истории средних веков", до необъятного: "пробуждение сознания, в том числе национального, великие географические и научные открытия, обновление культур и цивилизаций, невиданный расцвет искусств, взлет гуманизма, освобождение человеческого духа от средневекового мракобесия, глубокая секуляризация, невиданный подъем национально-освободительных движений и создание национальных государств".

Парадокс расширения смысловой нагрузки этнической мобилизации объясняется стремлением авторов втиснуть в ее содержание и суть идеологию, теорию и практику социально-культурной и этно-политической деятельности по удовлетворению разнообразных форм самоопределения и самоутверждения национальностей, легитимную и самозванную деятельность реальных и мнимых лидеров по созданию ассоциаций, движений, землячеств, конгрессов, съездов народов, общин, форумов для решения многообразных задач от экономических до языковых, от культурных до политических под яркими лозунгами национального возрождения.

Анализ разнообразных форм проявления этнической мобилизации, в том числе, оказавшихся в одном ряду с другими факторами, благодаря которым развалился Советский Союз, а сегодня лихорадит некоторые республики Российской Федерации и отдельные регионы постсоветского пространства, порождает гораздо больше новых вопросов, чем ответов на единственный вопрос, что же собой представляет явление этнической мобилизации?

1. Глобализация и индивидуализация

Парадоксальность этнической мобилизации придает синхронное протекание двух современных процессов, имеющих противонаправленный характер: глобализация и индивидуализация. Как уже неоднократно отмечалось, с одной стороны, происходит утверждение глобального менталитета за счет повсеместного, едва ли не универсального распространения сходных черт, стандартов и норм образа жизни, приобщения к общечеловеческим ценностям мышления и поведения. С другой стороны, набирает обороты тенденция, в ходе которой народы реализуют свое стремление к утверждению своей идентичности, за счет сохранения и культивирования своей самобытности, что порой приводит к обособлению или даже изоляции.

Одна из важнейших задач этнической мобилизации - самоопределение вплоть до построения собственной государственности, вырастает из стремления воздвигнуть заслон на пути глобализации, лишающей народ условий привычной самоидентификации и сохранения самобытности.

Исчезновению элементов и устоев традиционной культуры противопоставляется этническая мобилизация как средство расширения политических и экономических возможностей для укрепления идеологии, логики и психологии этнокультурной солидарности.

Этносоциологические исследования проведенные Институтом этнографии АН СССР в 70-80-е годы в различных республиках Советского Союза, позволили сделать важный вывод о том, что глобализация порождает индивидуализацию, которая обратным воздействием толкает народы на путь глобализации. В этом суть парадокса, как бы к нему не относиться: как к мнимому или реальному. В его основе лежит тот факт, что в отличие от прошлого (досоветского) когда народы императорской России существенно отличались друг от друга по своему культурному уровню и социальному статусу, те из них, которые особенно сильно отставали от "ушедших вперед", если и воспринимали "Богом данную" социальную иерархию как естественную, хотя и несправедливую, тем не менее не сопротивлялись ей и не протестовали против нее. В годы Советской власти под влиянием коренизации, идеологизации, урбанизации и интеллектуализации произошло социальнокультурное сближение народов за счет стирания социальных различий и выравнивания их социокультурного статуса. В результате возникло желание перенести процессы выравнивания и в сферу политического самоопределения, за счет повышения статуса союзных республик до уровня независимых государств, автономных республик и областей до уровня суверенных республик.

Достигнутое сходство в уровне образования, в наборе современных профессий, в темпах горизонтальной и особенно вертикальной мобильности послужило подпиткой национального самосознания и породило желание выровнять и уровни жизни. Для этого понадобились рычаги и механизмы власти. Выравнивание повышало спрос на индивидуализм и самобытность, а то и другое усиливало тенденцию к глобализации, и снова движение шло по замкнутому кругу, воспроизводя парадокс, на каждом новом витке.

2. В лабиринтах этнической мобилизации

Именно лабиринтовой (парадоксальной) можно определить ситуацию, в которой оказались народы бывшего Советского Союза, часть которых вступила на путь государственного самоопределения под лозунгами и флагами национального возрождения. В программных документах народных фронтов, национальных объединений, языковых и этнокультурных центров и иных этноориентированных движений первоначально манифестировались благороднейшие цели спасения и возрождения национального языка и культуры, сохранения этнической самобытности, воспевания национальной истории и национальных героев, хронологические поиски "золотого века", своего национального времени и географические открытия этнической территории. Фактически же, может быть, за небольшим исключением, идеология и практическая деятельность национальных движений были нацелены на борьбу за власть. Власть нужна была для успешного участия в развернутом демократами переделе собственности, а собственность - для обеспечения условий приоритетного развития национальной культуры, а еще более, в качестве строительных лесов для возведения каркаса этнического дома с этническими управляющими. Сочетание демократических лозунгов, призывов немедленно покончить с тоталитаризмом, установлением президентской республики, с бедностью - с помощью рыночной экономики, с государственническим патернализмом и инфантилизмом граждан с помощью неограниченной свободы слова, со свободой национально-государственной, национально-территориальной и административно-территориальной суверенизации, создали в РФ целый ряд этнополитических ситуаций, напоминающих лабиринтообразные построения древнего мира. Этнополитические ситуации, возникшие на развалинах единого государства, заметно отличаются между собой не только в функциональном, но и в композиционном планах. Распад СССР не ограничился дроблением по этническому признаку.

3. Смещение этничности

В отличие от последних десятилетий существования Советского Союза, когда этническое перемещалось из сферы материальной в сферу сознания, первое постсоветское десятилетие ознаменовалось новым сдвигом этнического из сферы культуры и психологии сначала в сферу политики, а далее в сферу права. При этом, в отличие от первой тенденции во втором случае имели место не только политизация этничности, но и глубокая этнизация политики. Перемещение этнического из материальной в сферу духовной культуры, подобно смещению из фольклорного слоя в профессиональный слой, не имело обратной связи, или же имело ее в крайне ограниченных формах, например, в знаковой символизации отдельных случаях, когда, например, этнически нейтральным элементам жилища, одежды, пищи, бытовой утвари, в том числе предметам промышленного производства приписывались этнические значения или придавались этнические маркеры.

При смещении этничности в политику, обратное воздействие имело не менее, если не более сильное воздействие. Политизированная этничность опиралась на благоприобретенную или захваченную власть, усиленно оправдывала, катализировала и электризовала этничность как с помощью подлинных или мнимых данных археологии и истории, так и с помощью социологии, пытаясь всеми средствами обосновать приоритеты для своей нации. Имея в руках мощную систему современной четвертой власти, политизированная этничность пробуждала "чувство топографии", насаждала "чувство географии" культивировала "чувство истории", переосмысливала "чувство справедливости", обосновывала "чувство правосубъектности", утверждало чувство "республикообразующей" или "государствообразующей нации".

В поиски юридических обоснований этнической правосубъектности, т.е. легитимизации отдельной национальности как субъекта права, оказались втянутыми не только этнические лидеры на местах, но и федеральные структуры, например, Комитет по делам национальностей Государственной Думы Федерального Собрания РФ, неоднократно переименованное Министерство (последнее название - по делам Федерации и национальностей РФ), депутаты Государственной Думы, ученые и эксперты Института Этнологии и Антропологии РАН и ряда других ведомств.

Рубежом этого перемещения стали один-два года до и после распада Союза, индикатором - возрастание роли этнического фактора в политической жизни, в том числе в законотворческой деятельности Государственной Думы Российской Федерации. Двигателем этого перемещения стала, во-первых, часть творческой интеллигенции, искренне озабоченной судьбами и состоянием национальных культур и языков, во-вторых, часть профессионально не состоявшихся в своей области специалистов, в-третьих, часть партноменклатуры, переметнувшейся из идеологии коммунизма в технологии национализма, в-четвертых, часть представителей теневой экономики. При этом особую роль сыграла верхушка партийной номенклатуры, более остальных прослоек советского общества заинтересованная форсированно обменять власть на собственность.

4. Очернение советскости

Очеловечивание этничности стало важным стимулом для поисков признаков и принципов этничности в прошлой истории своего народа. Одним из парадоксов очеловеченной этничности стало обращение ряда молодых исследователей к национальной истории и национальным историям. Можно отметить два аспекта этого обращения. Под влиянием идеологов необольшевистских технологий революционной демократизации России, форсированному переходу от плановой экономики к рыночной, к немедленному построению гражданского общества ("даешь гражданина") появилась группа журналиствующих историков, специализирующихся на оплевывании прошлой истории России. Другая группа исследователей, увлеченная разрушительными идеями, принялась открывать Америку, наивно закрывая глаза на горы книг, посвященных национальным историям, но именующимся в богатейшей этнографической литературе этногенезом и этническими историями. Как ни парадоксально, но именно указанное ослепление, если не сказать историографическое невежество, позволило увидеть существенный недостаток тех традиционных "этнических историй", которые были написаны как бы с позиций общечеловеческой этничности. Однако и те и другие, похоже, прозевали главное. Очеловечивание этничности потребовало замену нарицательных имен именами собственными. Именно в этой ошибке нашли в свое время изъян в сочинениях А.Тойнби, автора многотомного "Постижения истории" представители французской концепции истории. (Люсьен Февр)

Предпринятая демократами первой розово-митинговой волны и младо реформаторами второй постваучерной волны обвальная критика всего прошлого, оказалась несовместимой с яркими миражами и крутыми виражами (типа расстрела Белого дома) по построению гражданского общества и общества благополучия. Ни среднего класса, как движущей силы рыночной экономики, ни космополитизма как основы гражданского патриотизма, лишенного этнической окраски, в итоге не получилось.

Парадокс одноклеточной критики прошлого как составной части идеологии демократизации и этнической мобилизации заключается в несовместимости подобранных красок для изображения картины советской действительности. С помощью зомбирующих ("закладка в подсознание") стереотипов вся история советского периода изображается в черных красках: "советское, патриотическое, традиционное, а также ассоциированное с этими понятиями российское, русское отечественное" - это все негативное (коммунисты - ГУЛАГ, репрессии, патриоты - шовинизм, антисемитизм, фашизм, традиционалисты - отсталость от Запада, СССР - империя зла, Россия - нищенка, русские - пьяницы, лентяи и бездельники и т.п.). Демократизация обернулась необольшевизацией, а критика советского уподобилась критике царской России, как "тюрьме народов".

Одновременно замалчиваются или вовсе отрицаются реальные успехи в построении одной из 2-х влиятельных сверхдержав, в решительном вкладе в разгром фашизма, в выравнивании уровней социокультурного развития десятков отсталых в прошлом национальностей. Простой пример: индигенное население Америки кануло в историю, а народы императорской России а затем Советского Союза сохранили себя, создали свою национальную интеллигенцию предуготованную к государственному самоуправлению, о чем свидетельствует созданная и эффективно действующая сегодня этнополитическая элита. В ее историческом багаже наполнение суверенитета реальным содержанием (Конституционный процесс 1993-1995 гг.), Федеративный договор (март 1992 г.) и продолжающийся договорный процесс. Парадокс, рожденный этим противоречием: отмежевание от советской истории и долг именно этой же истории, сегодня является едва ли не самым сильным тормозом на пути формулирования единой для всех граждан, независимо от их национальной и конфессиональной принадлежности общероссийской гражданской идентичности, как серьезной гарантии от дестабилизации, беспорядка и конфликтов. "За что мы должны любить Россию, - спрашивали меня на конференции балкарцы и кабардинцы г. Нальчика, - если она - "империя зла и если нам в ней неуютно жить"?

Очернение всего советского вольно или невольно солидаризируется с реанимацией "негативной исторической памяти" более широкого хронологического масштаба. В мае 1999 года я имел беседу с президентом Адыгейской Республики, предварив этой встрече выпуск книги о становлении государственности Адыгеи. Однако вместо того, чтобы обсудить программу и инструментарий этносоциологического исследования в этой республике, мне пришлось почти в течение часа выслушать монолог о трагической судьбе адыгов и о событиях вековой давности. Как будто я был виноват в русско-кавказской войне XIX века, и как будто я должен был компенсировать обиды, нанесенные адыгскому народу царским режимом 100 лет тому назад. Исторический парадокс мобилизованной этничности, взявшей в данном случае на вооружение идеологему "негативной исторической памяти", по словам бывшего министра по национальной политике Р.Г.Абдулатипова "ворвавшейся в нашу жизнь вместе с перестройкой", состоит в том, что борьба за благородные цели "возрождения" нации оборачивается возбуждением межнациональной розни, межэтнической вражды, дискриминацией нестатусной части населения той или иной республики.

Вместо того, чтобы звать в светлую даль дружбы народов, подобные идеологемы, основанные на реанимации и педалировании шоковой боли воспоминаний, влекут в тупик прошлого, являются катализаторами опасной межэтнической напряженности. Дай Бог, чтобы Адыгею миновала сия угроза!

5. Разрушение вместо созидания

Демократы и националисты, как радикальное крыло этнической мобилизации, первой волны были едины в одном: и те и другие приватизировали право на приватизицию. Первые объявили себя монополистами на проведение реформ и на личное обогащение, вторым досталась монополия на формирование этничности и на руководство этнической мобилизацией.

Корни успехов и неудач этнической мобилизации залегают в технологиях радикализма и фундаментализма первой волны митинговой демократии. В этом едва ли не ее главный парадокс, не поддающийся полному объяснению. Сторонники перехода к рынку, особенно в лице своих духовных лидеров, надеялись с помощью шоковой терапии форсированно создать общество всеобщего благоденствия с опорой на, так называемый, средний класс. Последствия фундаментализма оказались плачевными: развал экономики, обнищание народа. Деструктивные итоги этнического и ассоциированного с ним конфессионального фундаментализма выразились в развале Советского Союза и создали угрозу единству России.

Как у демократических реформаторов, так и у этнических мобилизаторов приоритетное место в практической деятельности занимал наполеоновский принцип: "сначала ввязаться в бой, а там видно будет". Практика опережала теорию и в том и в другом случае. Автоматический перенос опыта европейских стран, насильственно осуществляемый центром переход от плановой к рыночной экономике вместо гражданского общества привели к созданию общества едва ли не сплошной коррумпированности и криминальности. Параллельно с этим отказ от идеологии "дружбы народов" и "новой исторической общности советский народ" подтолкнул многие национальности страны к этническому изоляционизму и сепаратизму.

Таким образом, разрушительные импульсы демократов подрывали единство и внутреннюю целостность государства, а действия этнических мобилизаторов разрушали веками складывающееся сотрудничество национальностей евразийского пространства, сосуществование ислама, православия и других религий.

Социальной опорой и тех и других стала относительно узенькая прослойка населения, которая исповедовала идеологию нигилизма, придерживалась "разрушительных крайностей", или в переводе на язык выборных технологий - рассчитывала на протестное голосование. Лидеры демократии, "отцы" этнической мобилизации взяли на вооружение не борьбу "за", а борьбу "против". Однако роковая ошибка этой идеологии состояла в том, что она несла в себе разрушительный заряд изоляционизма в большей мере, чем заряд солидарности. И демократы, и националисты, объединившись в борьбе "против", лишь возбуждали социальные аппетиты и разжигали межэтнические противоречия.

Обещанные прелести гражданского общества буквально на наших глазах превращались в ужасы гражданских войн.

В истории этнической мобилизации накануне и после развала Советского Союза немало парадоксов: "этнонационализм, в том числе в форме самопровозглашенной сецессии, был неосмотрительно принят в союзники демократических преобразований".

Исторически в России национализм, прежде всего в форме этнонационализма, всегда был антиподом либерализма, который, как правило, стыкуется с космополитизмом. Однако в этнополитической истории СССР накануне и первое время после его развала случилось именно непредвиденное - стыковка и сближение либерализма ("демократического лагеря") с этнонационализмом во имя общей борьбы за демонтаж государства и за погребение коммунистической идеологии.

Как и в начале века, этому альянсу - демократии и этницизма - в конце века не суждено было дать какие-либо полезные плоды. Ошибкой теории и практики демографических реформ и этнической мобилизации была низкая компетентность в области социальной инженерии, губительная отстраненность от созидательно-практической деятельности, увлеченность распределительными и перераспределительными акциями, в том числе, в сфере власти, пустоцветное опережение практики по отношению к теории. В итоге национальная политика либерал-демократов завершилась безэтническим максимализмом младореформаторов, а демократизм этнических мобилизаторов обернулся созданием этнократических режимов или попытками создания таковых.

Накануне и сразу же после развала Советского Союза официальная национальная политика и запущенный маховик национальных движений действовали чаще всего автономно, независимо друг от друга. Ожидаемый трезвомыслящими экспертами переход от патернализма к паритетности в отношениях между государством и населяющими его национальностями не произошел. К концу 90-х годов этническая мобилизация в одних случаях захлебнулась, в других была подавлена, в третьих в ней отпала необходимость, когда ее лидеры, добившись своих целей, оказались у власти. Однако, потенциал ее далеко не исчерпан. И там, где не получился ее союз с политикой, началось сближение этнического фактора с религиозным, как для мирного вхождения во власть, так и для борьбы за овладение ею.

Многократное изменение конфигураций во взаимоотношениях этнического, конфессионального и политического факторов порождало многочисленные парадоксы как в реальной жизни, так и в ее осмыслении и интерпретации.

6. Расщепление и симбиоз идентичностей

Едва ли не все народы постсоветского пространства, испытали на себе удары реформаторской деятельности Центра и ужас перехода к демократии и рыночной экономике. В основе многих, вызванных этим переходом парадоксов и парадоксальных явлений нынешней этнополитической ситуации, в отличие от ортодоксальной дружбы народов советского периода, лежит фундаментальная причина: утрата Советским Союзом самого себя, а советскими людьми и советским обществом - своей общей и частной гражданской (государственной) принадлежности. Вместе с системой духовных и гражданских ценностей рухнула и советская идентичность. И как при расщеплении атома произошло выделение огромной энергии разрушительной силы.

Вместо отвергнутой гражданской советскости постсоветским гражданам ничего близкого по цементирующей силе не было предложено взамен, кроме антиисторической для России идеологии "пусть каждой выживает сам по себе" (кто как сможет) и самоубийственного для государства лозунга "берите суверенитета столько, сколько сумеете проглотить". Чечня, как видим, захотела полный суверенитет не только для себя, но и для соседнего Дагестана. А отдельные лидеры этнической мобилизации из числа нерусских народов в мыслях и лозунгах готовы "проглотить" едва ли не всю Россию.

Место утерянной советской гражданственности сегодня заполняется форсированным формированием этнической и конфессиональной идентичностей.

7. Добровольность и насилие

Затянувшееся выяснение отношений между государством и национальностями, между этнической и конфессиональной мобилизацией, между элитами генетически близких и дальних национальностей наполнило первое десятилетие постсоветской истории немалым количеством парадоксов.

Обретение демократических свобод, и прежде всего свободы слова, сочеталось с далеко не демократичным, насильственно проведенным сверху разрушением советской государственности, вопреки итогам референдума (71.3% "за" при 75.4% участия) и отменой советской гражданской идентичности. Предпринятая Б.Ельциным отмена графы "национальность" в паспорте советских граждан вызвала такое же противодействие, как приказ Петра I стричь бороды. Парадокс же состоит в том, что разжигание этничности, подобно джину из бутылки ("берите суверенитетов столько, сколько сможете проглотить") сочеталось с насильственной (без совета с народами РФ) отменой одного из сильнейших маркеров этнической идентичности.

8. Демократический индивидуализм и этнический коллективизм

Болезненное преувеличение индивидуализма в идеологической упаковке первенства прав человека над правами группы соединилось с необходимостью признания приоритетности групповых прав своего народа (своей национальности) и необходимости верного служения коллективным интересам (интересам своего народа) в ущерб индивидуальным интересам. Взятый на вооружение реформаторской командой принцип индивидуализма был по логике вещей несовместим с идеологией этнического коллективизма. Непримиримое противоречие этих принципов немедленно дало о себе знать, как только в странах Балтии, в Грузии, Молдавии начали утверждаться этнократические режимы, несовместимые с правами национальных меньшинств.

Взяв на вооружение Всеобщую Декларацию прав в борьбе за права и свободы человека, эти режимы немедленно отодвинули в дальний угол этот великий документ, как только вышли из состава СССР.

Положительно оценивая возможность реализации права народа на самоопределение в рамках Российской Федерации и даже на объединение тюркских народов, часть лидеров и часть творческой интеллигенции возражают против того, чтобы произошло объединение соседних адыгских народов в некую "Великую Черкесию". Особенно парадоксально в этой ситуации выглядят еще не публикуемые открыто в печати, но уже обсуждаемые, намеками или прямо, перспективы создания Карачаево-Балкарской республики, тем более сомнительные, что защитникам этой идеи так или иначе приходится опираться на опыт провозглашения Карачаево-Балкарской республики в краткий период немецко-фашистской оккупации этой зоны Северного Кавказа, и игнорировать этот крайне неблагоприятный исторический контекст, очевидно компрометирующий идею карачаево-балкарского государственного объединения, вряд ли возможно.

9. Русский язык в свете новых задач лингвополитологии

Последовательное смещение этничности как объекта изучения из предметной области этнологии в сферу интересов сначала психологии, а затем - политологии и права оказывает существенное влияние на формирование новых задач в области социальной и этнической лингвистики.

Язык, и особенно выбор и употребление языков в полиэтническом обществе и прежде всего в республиках России, наполняющих свой конституционный суверенитет реальным содержанием, приобретает чрезвычайно важное политическое значение. Более того, накапливается серьезный опыт для понимания того, что в переливаниях этничности из сферы материальной культуры в сферу сознания, самосознания и духовной культуры и, далее - в область политики и права существенную роль играет язык. Языковое планирование и языковая политика, особенно в части стимулирования официального двуязычия, вырастают как бы из одежд национальной политики, в рамках которой они традиционно пребывали. В республиках РФ в распоряжении новых этнических элит, возглавляемых этническими президентами, а порой и неформальными этническими лидерами, язык, возведенный в статус государственного языка, становится действенным инструментом осуществления такой кадровой политики, в результате которой происходит неокоренизация органов государственного управления.

Пик национальных движений, а вместе с ним и взлет политизации этничности и этнизации политики пришелся в России на осень 1993 г. После расстрела Белого дома этнический цунами, то есть, накат этнической мобилизации перестал подпитываться новой энергией, исходящей из глубин народных масс, и стал терять свою силу. Однако вывод о сколько-нибудь существенном понижении градуса национальных движений, об уходе их с этнополитической арены и об ослаблении роли этнического фактора в политике представляется преждевременным. Сошлюсь на характерный пример. Мобилизованные лингвицизм и этничность дали о себе знать летом 1998 г. в ходе выборов Президента в Республике Башкортостан. Об участии двух факторов - этнического и языкового - в политической борьбе за высшую власть в республике свидетельствуют трудно оспоримые факты.

10. Этнический фактор

Сама предвыборная кампания в этой республике сыграла одновременно двоякую роль: с одной стороны, она прояснила расстановку политических сил и этнических движений и позволили получить адекватное представление о непростом характере межэтнических отношений и о проблемах этнополитической ситуации. С другой стороны, сама явилась дополнительным катализатором скорее этнической поляризации, чем межнациональной консолидации.

Едва ли не впервые национальные движения трех крупнейших по численности национальностей республики (по переписи 1989 г. русские - 39.3%, татары - 28.4%, башкиры - 21.9%) выдвинули или оказали поддержку кандидатам по признаку их этнической принадлежности. Русское национальное движение выдвинуло кандидатом в Президенты Республики Башкортостан лидера общественного объединения "Русь", известного общественного деятеля, политика и ученого, депутата Государственной Думы - Аринина А.Н., русского по национальности. Татарские национальные организации (Татарский общественный центр, Союз татарской молодежи "Азатлык") поддержали известного общественного деятеля, бывшего председателя Совета Министров Республики Башкортостан - Миргазямова М., татарина по национальности. Башкирское национальное движение в лице таких влиятельных объединений как Исполком Всемирного курултая башкир, Башкирского народного центра "Урал",Народной партии Башкортостана, Союза башкирской молодежи и ряда других публично заявили о своей поддержке кандидатуры Президента Республики Башкортостан Муртазы Рахимова, башкира по национальной принадлежности. По мнению экспертов в практике предыдущих избирательных кампаний по выборам главы республики, а также депутатов государственного собрания РБ не наблюдалось столь очевидного и явного участия этнического фактора в избирательной кампании, в деятельности национальных движений и в электоральном поведении граждан республики.

Немалую роль в раскручивании этнической мобилизации сыграла творческая интеллигенция. При этом свою лепту внесли не только ученые, мастера слова, деятели музыки и театра, но и художники. По наблюдениям авторитетных искусствоведов три самостоятельные школы искусства - башкирская, татарская и русская, находились в Башкортостане между собой в сложном динамическом взаимодействии, состоящем с одной стороны из поисков межэтнических контактов и стремления к межнациональной интеграции, а с другой стороны, напротив из тенденций "взаимоотталкивания", выявления и манифестирования собственной этнической специфики, как в форме художественных произведений, так и в программном обеспечении "национально-ангажированного" искусства. С.М.Червонная, одна из первых в постсоветской историографии указала на особую атмосферу художественной жизни Башкортостана, которая по ее словам состояла, во-первых, в субъективно ощущаемой художниками "нетождественности", непохожести башкирской и татарской культур, вопреки всем, казалось бы объективным, "соединительным" факторам: таким, например, как принадлежность к этнотюркскому миру, исламу или советской исторической общности, во-вторых, состояла в системе внутренних корреляций с развивающимися национальными движениями пробашкирской и протатарской ориентации.

11. Языковой фактор

Наряду с этнической, в ходе вышеуказанной избирательной кампании в Башкортостане 1998 г., была откровенно разыграна и языковая карта.

С момента разработки и принятия декларации о суверенитете в эшелонах высшей власти Республики Башкортостан шла упорная и длительная борьба за придание статуса государственного одному, двум или трем языкам - башкирскому, русскому и татарскому. Особый накал межэтнической напряженности вызвали неоднократные попытки придания статуса государственного языка только одному башкирскому языку или двум языкам - башкирскому и русскому. Первая попытка имела место в 1990 г., когда в Верховный Совет РБ был представлен проект декларации, подготовленный Башкирским народным центром "Урал", в котором государственным языком признавался только башкирский язык, а русскому языку придавался нелепый, юридически неграмотный статус языка межнационального общения.

Резкий протест татарской части населения, и особенно татарских национальных объединений, и угроза разрушительной этнополитической дестабилизации предотвратили принятие этого проекта. В итоге из текста принятой тогда Декларации о суверенитете (11 октября 1990 г.) норма о государственном статусе языков была исключена.

Второй накат мобилизованного лингвицизма проявился в 1992 г., когда Верховный Совет РБ попытался принять Закон о языках. В проекте этого закона государственным языком Башкортостана объявлялся башкирский язык, "как язык народа, сложившегося и компактно проживающего на данной территории в качестве самостоятельного этноса и давшего название данной республике". Русский язык признавался государственным языком Башкортостана как субъекта РФ для использования "в качестве языка межреспубликанского и межгосударственного общения". Но эта попытка снова провалились. Тем не менее, через год в 1993 г., когда принималась Конституция РБ статус языков снова оказался в центре политического дискурса. Однако, включенная в статью 92 этой Конституции норма о языковом цензе для главы РБ ("Президентом Республики Башкортостан может быть избран гражданин Республики Башкортостан ... владеющий башкирским и русским языками") вместе с аналогичными нормами, включенными в два республиканских закона ("О Президенте РБ", "О выборах Президента РБ"), требующими от кандидатов на пост Президента Республики знания башкирского языка (как языка статусной нации) и русского языка (как государственного языка РФ) стали исходной юридической основой для принятия в последующем специального Закона о языках.

В декабре 1998 г. Президент Рахимов, как полагают обозреватели, довольно неожиданно внес на рассмотрение Государственного Собрания Башкортостана проект закона "О языках народов Башкортостана", который был принят в начале 1999 г. Государственными языками были провозглашены башкирский и русский языки. Как в ходе краткого обсуждения этого закона, так и после его принятия по республике прокатилась волна протеста. Население республики, особенно в лице национальных движений, вновь подтвердило наличие поляризации по этническому признаку. Языковой фактор стал тому объективной детерминантой. Татарские и русские национальные объединения выступили с резким осуждением этого закона, а пробашкирские национальные объединения - напротив, поддержали его и потребовали скорейшей реализации. Беспокойство татарского и русского населения вызвали ряд статей этого закона. Татары опротестовали статью 3 этого закона и потребовали предоставления статуса государственного наряду с башкирским не только русскому, но и татарскому языку. "Игнорирование языковых прав одной трети населения республики, - говорилось в заявлении Исполкома съезда татар Башкортостана от 22 декабря 1998 г.,- приведет к дестабилизации межнациональных отношений" в республике. У русских и русскоязычной части населения Башкортостана сильное беспокойство вызвала норма, заложенная в статье 14, согласно которой в республике вводится сдача квалификационных экзаменов по башкирскому языку для кандидатов на должность Президента РБ. В коллективном обращении к Президенту и Премьер-министру РФ группа общественных деятелей Башкортостана подчеркивалось: "Попытка одностороннего решения языковой проблемы в Республике Башкортостан в угоду нынешнему Президенту Муртазе Рахимову, пытающемуся сузить пассивное избирательное право, лишив возможности быть избранными на должность Президента Башкирии 85% населения, недопустимо".

Во многих республиках РФ национализм, мобилизованный лингвицизм и СМИ становятся мощным фактором в технологиях политической борьбы и оказывают существенное влияние на итоги избирательных кампаний, а также на чрезмерную коренизацию органов власти. Тотальный контроль над СМИ, смещение акцента с русского языка на язык титульной национальности позволяют властям республик, особенно этническим президентам и этническим элитам отстранять от республиканских теле- и радиоэфира, от прессы неугодных людей, в первую очередь, из числа специалистов, не принадлежащих к титульной национальности и не владеющих языком титульной национальности. В республиканской периодической печати мелькают сообщения о том, что в некоторых республиках представители нетитульных национальностей испытывают определенные затруднения как в своей социально-культурной, так и в своей общественно-политической карьере (8), а также в коммуникациях в сфере межнациональных отношений. Имеются даже прогнозы о том, что подобная практика может вызвать миграционный отток русского населения из некоторых республик и лишить ведущие отрасли народного хозяйства этих республик высококвалифицированных специалистов.

Анализ данных текущей ведомственной статистики подтверждает выводы социологических опросов о том, что русское население в ряде республик испытывает более глубокие чувства дискомфорта, чем представители титульных национальностей. Пока трудно сказать, какую непосредственную роль в ряду факторов выталкивания русских из республик играет расширяющееся поле функционирования титульных языков, в том числе в работе СМИ и органов государственного управления. Однако факт остается фактом: в 1997-1998 гг. доля русских, выбывающих из республик, заметно превосходила долю выбывающих лиц из числа титульных национальностей. В 1997 г. среди 11 республик с общим отрицательным сальдо миграции в 7 из них (Бурятия, Дагестан, Ингушетия, Кабардино-Балкария, Калмыкия, Северная Осетия, Тува) отрицательное сальдо русских мигрантов имело место одновременно с положительным сальдо миграции представителей лиц титульной национальности. Еще в 4 республиках (Карачаево-Черкессия, Коми, Мордовия, Якутия) при общем отрицательном сальдо миграции, доля выбывших русских во много раз (особенно в Карачаево-Черкессии и Коми) превосходила долю из числа выбывших лиц титульной национальности. (См. табл.N 1)

"Этнический магнетизм" двух республик с общим положительным сальдо миграции - Татарстана и Чувашии - притягивал к себе представителей титульной национальности гораздо сильнее, чем русских. Таким образом, только в 8 республиках из 21, в том числе в Адыгее, на Алтае, в Башкортостане, Карелии, Марий-Эл, Удмуртии и Хакасии доля приехавших русских, во-первых превосходила долю уехавших, а во-вторых, превосходила долю прибывших лиц титульных национальностей. (См. табл. 1)

Таблица 1.
Национальный состав мигрантов в республиках РФ за 1997-1998 гг.

Республики	1997			1998
	всего	в том числе		всего	в том числе
		русские	татары		русские	татары
01. Адыгея	2398	1605	456	1487	684	385
02. Алтай	1147	555	116	905	590	118
03. Башкортостан	11162	2349	2230	10411	1929	2336
04. Бурятия	–4816	–4175	79	–4851	–4192	–37
05. Дагестан	–4540	–3815	950 (*)	488	–4296	5813
06. Ингушетия	482	–173	522	517	–132	428
07. Кабардино-Балкария	–564	–599	216	–1291	–1221	117
08. Калмыкия	–1269	–1189	135	–1561	–1018	149
09. Карачаево-Черкессия	–399	–570	–20	–573	–783	10
10. Карелия	241	220	43	–195	–214	–11
11. Коми	–11008	–7973	–110	–10612	–7820	–64
12. Марий Эл	1089	682	353	1197	681	248
13. Мордовия	–295	–266	–258	–765	–440	–277
14. Саха (Якутия)	–17207	–13373	–152	–19666	–14991	–224
15. Северная Осетия	–1342	–1930	1178	1523	–1607	3225
16. Татарстан	16361	3390	10315	14286	2732	9411
17. Тува	–859	–798	13	–619	–648	57
18. Удмуртия	3502	1850	829	3029	1812	672
19. Хакасия	1799	1625	168	1241	1171	150
20. Чечня	–	–	–	–	–	–
21. Чувашия	2456	678	1443	3517	939	2176

(*) В том числе в 1997 г. приехало 1328 (даргинцы, аварцы, лезгины, лакцы, кумыки), уехало 378 (ногайцы, табасараны, рутульцы, агулы, цахуры). В 1998 г. приехало 5813 (даргинцы, аварцы, лезгины, лакцы, кумыки, ногайцы, агулы), уехало 166 (табасараны, рутульцы, цахуры)

В 1998 г. в группе республик с отрицательным сальдо русских и положительным сальдо титульных оказались 8 республик, в том числе Дагестан, Ингушетия, Кабардино-Балкария, Калмыкия, Карачаево-Черкессия Северная Осетия, Тува. В 5 республиках (Бурятия, Карелия, Коми, Мордовия и Якутия) доля выбывших русских значительно превосходила долю выбывших лиц титульной национальности. В 3 республиках ( Дагестан, Ингушетия, Северная Осетия) при общем положительном сальдо миграции имело отрицательное сальдо миграции для русских и положительное сальдо для лиц титульных национальностей. (См. табл. 1) Сохранялась тенденция опережающего положительного сальдо для русских по сравнению с положительным сальдо миграции для титульных в 5 республиках, в том числе в Адыгее, на Алтае, в Марий-Эл, Удмуртии и Хакасии. И наконец, в 3 республиках с тюркоязычным титульным населением, в том числе в Башкортостане, Татарстане и Чувашии, численность прибывших в республику лиц титульных национальностей превосходила численность прибывших сюда русских. Иными словами, этнический магнетизм и внутриэтническая консолидация проявляли себя сильнее, чем магнетизм административно-территориальный (республиканский) и межэтническая интеграция (См. табл. 1)

Перечисленные выше, контурно очерченные тенденции, в том числе, рост русофобии в некоторых республиках, неокоренизация органов государственного управления, наступление на позиции русского языка, использование титульного языка в качестве государственного, как фактора выдавливания нетитульного населения и, в первую очередь, русских, поляризация населения по этническому признаку, миграционные процессы, в ходе которых выезд русских превышал их въезд, а вселение титульных превышало их выселение - эти и ряд других факторов ведут к политической дестабилизации и усилению напряженности в межэтнических отношениях. Систематическое мониторинговое изучение этих негативных процессов на основе достаточных по количеству и надежных по качеству исследований становится настоятельной потребностью сохранения единства, целостности и нормального развития РФ.